Риана Исмаилова (Казахстан): «Делала, как чувствует сердце»

Спектакль «Март и Слива» из Казахстана был создан Молодежной студией «Тишина Закулисья» два года назад. Тогда режиссеру спектакля Риане Исмаиловой было 15 лет. Она вместе с друзьями-студийцами коснулась одной из самых острых тем современности. Проблема детского суицида и влияния организаций, подталкивающих подростков к таким трагическим решениям, в эпоху цифровизации особенно актуальна. Студия «Тишина Закулисья» стала участником онлайн-фестиваля «Мир русского театра», который состоялся в сентябре, спектакль был высоко оценен экспертами фестиваля. «Театрал» поговорил об этой работе с Рианой Исмаиловой, которая в этом году стала студенткой Театрального института им. Щукина.

– Риана, как ты познакомилась с театром?
– Я дочь актёра. В театр привёл меня мой папа Ринат Рашитович Исмаилов. Где-то с пяти лет я выходила на сцену в роли маленькой  Ассоль. Уже с этого возраста началась моя актёрская деятельность. После у нас появилась театральная студия «Маска», мы очень много в ней занимались всевозможными тренингами. А потом родилась «Тишина Закулисья», и мы поставили наш первый спектакль «Танцы +».

– Расскажи, пожалуйста об истории создания спектакля «Март и Слива».
– Наш юный артист Илья Беспоместных очень горел идеей поставить эту пьесу. Однажды, на базе отдыха, после того как мы накатались на лыжах и коньках, натанцевались и набегались, мы сели в комнате и устроили читку этой пьесы. Нам она очень понравилась, и мы предложили Ринату Рашитовичу её поставить. К сожалению, он был занят другой постановкой и его, признаться, пьеса не зацепила.  Он сказал: если вам нравится, то забирайте малый репетиционный зал и в свободное время делайте её самостоятельно.  Скажу честно, для меня тогда было непонятно, как ее ставить, а когда мы уже вернулись в театр и начали репетировать, все стало само получаться. Мы же сами начали делать эту работу, все вместе, и это были очень лёгкие интересные весёлые моменты, когда каждый предлагал какие-то свои придумки, идеи. Потом мне стало казаться, что очень часто сцены, действия, мысли, которые я приношу, нравятся ребятам. И как-то раз Ринат Рашитович рассказал, что когда меня не было на репетиции, и он спросил ребят, почему они не идут репетировать, они ему сказали: «Мы Риану ждем». И вот мне кажется, что это был тот момент, когда все всё внутренне решили, да и я была уже готова взять ответственность на себя как режиссёр, чтоб дальше вести спектакль полностью самой. То есть свет, музыка, ток-шоу, распределение по ролям, мизансцены и вообще всё-всё-всё было  сделано мной.
Толком какой-то профессиональной литературы я на тот момент ещё не читала, не знала, как правильно ставить спектакли. Я делала, как чувствует сердце. И похоже, чувствовало оно верно, потому что у нас все получилось.

– Скажи, тема детского суицида до сих пор кажется вам актуальной?
– Прямо сейчас она уже не ощущается такой актуальной, но для нас всех в то время, два года назад, эта тема была очень актуальна и очень в нас отзывалась. Потому что мы все были в том возрасте, когда у каждого были какие-то проблемы. На самом деле в спектакле поднимается очень много разных болезненных вопросов, и каждого из нас волновало что-то свое. На таком вот подъеме мы и начали всё делать. Но спустя пару лет мы собрались снова и задались вопросом, на какую тему мы бы хотели поставить следующий спектакль. Зашла речь о том, хотели бы мы снова коснуться темы подростковых проблем, суицида. И очень малое количество ребят подняли руки. То есть спустя время нас начали волновать уже другие проблемы. Хотя тема детского суицида, естественно, является актуальной до сих пор, но уже не конкретно для нас, а для общества. Признаюсь, мысли о суициде посещают очень многих подростков. Даже из, казалось бы благополучных семей…

– С какими трудностями вы столкнулись при постановке? Все-таки тема очень эмоционально непростая.
– На самом деле, не было тяжело, потому что меня как будто бы вели в нужном направлении моя душа, и мои мысли.  Подсознательно, я понимала, что конкретно хочу донести этим спектаклем, что меня волнует и как бы я хотела это показать. Я просто действовала. Когда я взяла всю ответственность на себя – стало еще легче. До этого было неловко перетягивать одеяло на себя, а потом, когда всё решилось, появилось ощущение свободы, спокойствия. Единственное, была одна очень тяжелая сцена, над которой было трудно работать внутренне и эмоционально каждый прогон. Это предпоследняя сцена, когда Слава и его мама встречаются на крыше, – самый тяжелый момент в спектакле.

– Не верится, что ты сумела организовать и поставить все это в 15 лет.
– Мне бы, наверное, было тяжело, если бы у нас не было бы таких взаимоотношений с коллективом, с ребятами. Мне кажется, это невероятно важно, что все ребята относились друг к другу с уважением. Хочу сказать огромное спасибо им. Мои друзья, коллеги-студийцы – это они дали мне свободу, позволили мне раскрыться, попробовать себя.  
В студии постоянной практикой является самостоятельная постановка Поэтического вечера. Наш руководитель делает план на год, где указаны поэты юбиляры. Мы, по желанию  выбираем близкого нам поэта, пишем сценарий, распределяем стихи между ребятами студии, репетируем, делаем афиши и пригласительные билеты. Ринат Рашитович контролирует, приходит на прослушивание стихотворений, договаривается с библиотеками и музеями о времени показа и сбора зрителей. После нескольких показов, мы приглашаем зрителей уже в театр, где уже в полной мере идет поэтическая композиция с декорациями, реквизитом, светом и музыкой. Так что все взрослые студийцы имеют небольшую режиссёрскую практику. Хочется отметить, что такой подход приводит к тому, что наши выпускники в настоящий момент являются руководителями двух народных студенческих театров в нашем городе. И они уже горят желанием присоединиться к Фестивалю «Мир русского театра» на следующий год.

– Ты упомянула, что на тебе были свет, музыка, мизансцены…
– Да, свет был полностью на мне, декорации мы в самом начале выставили вместе, афиша была нарисована мной, потому что мне самой этого хотелось, в голове сразу возник образ. Музыку мы по большей части подбирали вместе, но, наверное, чаще предложения шли от меня и главного героя Ильи. Так как он был тем, кто первым загорелся идеей этой пьесы, он понимал и чувствовал её очень сильно, как никто другой.

– Ринат Рашитович Исмаилов непосредственно участвовал в подготовке спектакля или  больше в целом подсказывал, направлял вас?
– Было так: мы ставим, например, одну сцену, зовем Рината Рашитовича, показываем то, что придумали, а потом обсуждаем. Особенно, если у меня возникали какие-то спорные вопросы, сцена не шла, что-то не сходилось, если мы немножко запутались, не знали, что делать. Тогда мы обращались за помощью к художественному руководителю. Но он при этом помогал очень аккуратно. Задали вопрос – он задал нам встречный. И так вопрос за вопросом выводил нас на какие-то решения.  Дальше мы сами. Он нам говорил, что ему интересно увидеть то, чем живёт современная молодёжь, о чём думает, как действует. Ну, и даёт ли результат его работа как педагога.

– Можешь объяснить, почему почти весь спектакль игрался в полутьме?
– Я эту историю вижу так. Это март, очень грязный, когда слякоть, на улице дожди, темно, бесконечно пасмурно, все вокруг серое. Наверное, я отталкивалась от этих ощущений, и поэтому всё было на сцене в такой атмосфере. Единственное, только бабушка была в синем свете, она играла очень важную роль в жизни Славы, и все сцены с ней были похожи больше на воспоминания. Был момент, когда она гладит его по голове во время сна, пробуждает очень приятные, нежные воспоминания, как она его когда-то в детстве укачивала.

– Бабушка присутствовала на сцене весь спектакль, я так и подумала, что здесь точно должна быть какая-то идея.
– Помню, у нас велись мини-споры о том, чтобы бабушку иногда убирать. Актрисе было немножко тяжело все время находиться на сцене, быть в образе, не выходить из него. Мне вообще хочеться сказать, что Аделина, девочка, которая сыграла бабушку, справилась на все сто, нам уже несколько раз говорили на фестивалях о том, какая органичная у нас бабушка. И по поводу того, что она все время на сцене – это опять-таки относится к тому, что она, мне кажется, была единственным близким человеком Славы. Она видела и знала все, что происходит у него в душе.

– Как ты поступала, когда видела, что твои друзья играют не так? Как обстоят дела с критикой?
– Мне кажется, что как таковой критики никогда не было. Она могла появиться только в конце, когда уже вычищали что-то. Я, наоборот, очень боялась перегнуть, что-то не так сказать, обидеть. Я всегда старалась быть аккуратной, тактичной. Даже иногда с этим перебарщивала. Когда я включаюсь в процесс, я начинаю жить этим спектаклем, тем, что мы сейчас делаем, откладываю все остальные мысли. В общем я себя полностью отпускаю, и порой ребята говорили, что в такие моменты я будто бы настоящая, когда не стесняюсь, не зажимаюсь, говорю с ними жёстко, чётко. Им это даже нравится больше, чем когда я мягкая. А вообще насчёт критики, если человек идёт куда-то не туда, что-то у него не получается, я ему об этом так прямо не говорю, пытаюсь его осторожно направить.

– Ты играла в спектакле мистера Блада. Как ты готовилась к этой роли?
– При работе с ребятами, я их вижу со стороны, поэтому могу их направить. А вот работать над собой очень тяжело, когда ты не видишь себя, как ты двигаешься, не видишь своих ошибок, зажимов. Я часто приглашала нашего художественного руководителя, чтобы он посмотрел мои сцены, чтобы он мог сказать, что не так. Это к вопросу о трудностях. Сцены с мистером Бладом были сложны, я будто шла в полной темноте. Очень аккуратно, чтобы не споткнуться и не ошибиться. Мне было легче понимать эту роль, когда я работала с Ильей, который играл Славу. Моё ключевое взаимодействие всегда было с ним. Еще я часто рассуждала, даже если просто куда-то шла, думала о роли, о том, что такое мистер Блад, как вообще возможно, что он занимается такими ужасными вещами, почему он этим занимается. Когда мы работали с Ильей, мы всегда искали, как улучшить сцену. Грубые вещи, агрессивные шли у меня на автомате во время работы, постепенно мистер Блад уже становился мной. Как-то мы с ним сплелись с этим образом, двигались как единое целое.

– Возможно, во время подготовки роли ты смогла объяснить для себя, чем руководствуются люди, как мистер Блад?
– Я не понимаю этих людей, и как вообще такое возможно. Что должно быть у человека в душе, чтобы делать такие вещи? Единственное, что я могу сказать, – это точно очень глупые люди, которые совершенно ничего не понимают. Мне кажется, мистер Блад до конца не понимал, чем он занимается. Не знаю, насколько точно получилось передать эту мысль, но у меня появилось ощущение, что он невзрослый человек, он не берет ответственность за свои поступки, в полной мере не осознает, что он делает. Была сцена, в которой допрашивали мистера Блада, и он говорил, что это же игра, что в игре множество жизней, и что так просто умереть нельзя. Понятно, что он оправдывался, но мне кажется, что он в какой-то степени правда так думает.

– Кому больше адресован этот спектакль, родителям или детям?
– 70 на 30. Больше, конечно, родителям. Подростки могут увидеть спектакль и понять, что они не одни, что рядом есть близкие, к которым они могут всегда обратиться за помощью и что родители все для них сделают. Но этот спектакль в первую очередь для родителей. Я поняла это уже после того, как мы показали его зрителю. Когда ставили я, скажу честно, об этом даже не задумывалась. После показов начали приходить родители и говорить, что они нам очень благодарны, что они начнут уделять время этой теме, да и в целом больше времени уделять своим детям. В спектакле есть момент, который я постаралась выделить, где во время ток-шоу парень говорил, что когда отец прочёл его личный дневник, он с ним целый год не разговаривал. То есть так делать не стоит. А как стоит делать, я думаю каждый поймёт сам для себя. Каждый родитель, увидев спектакль, поймёт, как ему лучше действовать и разговаривать со своим ребёнком.

– Риана, мы узнали, что в этом году ты поступила на режиссерский факультет в Театральный институт Щукина. Поздравляем тебя с этим событием! Расскажи, как проходил процесс поступления?
– Я пробовалась во многие вузы, очень хотела поступить, и у меня было невероятное желание учиться. Я мало знала про то, где лучше, где хуже. Мне всё нравилось, я была готова ко всему. Весь май, июнь, июль я поступала. У меня появилось очень много друзей. Мы долгие часы стояли в очереди на прослушивания, делились секретиками, поддерживали друг друга. Самым сложным было услышать свою фамилию и не услышать фамилию своих новых друзей. Не знала, как себя вести, – то ли кричать и радоваться, то ли успокаивать друзей, которые не прошли тур.  Пришел момент, когда мне уже через парочку дней нужно было уезжать домой. Я прошла все туры во ВГИК и в ИСИ, в ИТИ, а в последний день у меня был тур в Институте Щукина.  Пришла,  познакомилось с мастером и другими преподавателями. Обстановка на экзамене была потрясающая. Мастера давали задания, внимательно слушали, смотрели. И потом приняли решение. Я безумно рада, что попала к Олегу Николаевичу Пышненко, это потрясающий человек!

– Чего ты ожидаешь от обучения? Какие ставишь перед собой цели?
– Я, если честно, ещё не до конца осознала, что поступила. Я учусь, мне все безумно нравится, мы в институте с девяти утра до десяти вечера.  Мне кажется, я ожидаю, что стану более дисциплинированной. Будет проделана очень большая работа над собой. В институте невероятная атмосфера, чуткие педагоги, и для нас открывается огромный мир Вахтанговской школы.

– Понимаю, что пока это сложный вопрос, но все же, ты бы хотела работать в Москве или в родном Казахстане?
– Пока это действительно сложный вопрос, но есть у меня одно желание. Я хочу поставить что-то в нашем родном театре в городе Петропавловске. Это театр, в котором я выросла, это мой второй дом – Русский драматический театр им. Николая Погодина. Обязательно надо оставить там частичку себя, хотя бы одну работу, чтобы внести какую-то свою лепту в это дело. Вот этого очень бы хотелось. Отдать дань уважения нашему театру.